1802 (Петербург) — 1839 (форт Лазаревский на Кавказе)
1. Из старинного княжеского рода. Служил в лейб-гвардейском Конном полку. Один из самых юных героев Сенатской площади. Из тех, кого в заговор вовлекла не жажда мести и власти, а восторженное свободолюбие. Пылкая душа его возмущалась привычкой России к рабству, к произволу. Тогда почти все люди его круга писали стихи — ведь стихосложение преподавалось в обязательном порядке. Но никто, конечно, не преподавал упражнений на тему восстания против несвободы. К ним, того не осознавая, подталкивала сама отечественная тирания, особенно болезненно воспринимаемая поколением Одоевского, с детства хлебнувшим воздуха победы над тиранией иностранной.
2. Гражданские стихи князя-мятежника перешли в поступки, похожие на безрассудно искренние стихи. Он не мог не сблизиться с Бестужевым, Кюхельбекером, Рылеевым, не мог не вступить в Северное тайное общество. Такова была логика неизбежно самоубийственного романтизма. Одоевского не казнили, но он отсидел год в одиночке Петропавловской крепости. Затем был отправлен в кандалах на каторгу в Читинский острог, проработал кайлом и лопатой почти шесть лет. Еще пять лет провел в Сибири на поселении, после чего был определен рядовым на Кавказ, в тот самый полк, куда был сослан и Лермонтов.
3. Опальный поручик посвятил памяти Одоевского стихи, свидетельствующие, что легендарный герой 14 декабря после стольких испытаний сохранил «И звонкий детский смех, и речь живую, И веру гордую в людей и жизнь иную». Можно предположить, что они были знакомы заглазно еще до личной встречи, ибо трудно представить, что Одоевский мог не знать «Смерть поэта», а Лермонтов — знаменитых строк Одоевского: «Наш скорбный труд не пропадет, Из искры возгорится пламя…».
4. Сейчас повелось дегероизировать героев нашей истории, включая и декабристов. Не заподозрите в этом и меня, когда я с горечью вспоминаю тех декабристов, которые стояли за убийство царя и его семьи. Но не стоит забывать, что декабристы были очень разные. Князь Александр Одоевский был одним из лучших, не заслуживающих цинической уцененности. Песня Юза Алешковского «Товарищ Сталин, вы большой ученый…», при всем блатном остроумии: «…вот здесь из искры разводили пламя — / спасибо вам, я греюсь у костра», не является «прикольным вердиктом» не менее гениальному ответу Одоевского на гениальное послание Пушкина «Во глубине сибирских руд…».
5. Правда, у Одоевского есть один любопытно неуклюжий, но, к сожалению, пророческий глагол о будущей свободе: «Она нагрянет на царей…». Свобода действительно нагрянула, но не только на царей, чего тоже было бы человечней избежать, а и на тех, кто боролся за свободу. Это случилось за короткий срок уже дважды — и в 1917 году, и в 1991-м, после того как, никого не спрашивая, в пьяном беловежском вдохновении развалили Советский Союз банными вениками. Князь-декабрист Одоевский своим странно агрессивным глаголом «нагрянет» инстинктивно предсказал опасно непредсказуемую природу свободы.
6. Лермонтов с пронзительной простотой определил трагедию Одоевского: «…И свет не пощадил — и Бог не спас!». Я рискнул оставить рядом с несравненными стихами Лермонтова «Памяти А. И. Одоевского» свою, по всем статьям уступающую поэтическую зарисовку лишь потому, что мне хотелось добавить и сегодняшнюю ноту понимания горьких и все-таки незабываемых уроков разгромленного декабризма.
Евгений Евтушенко
Александр Иванович ОДОЕВСКИЙ
* * *
Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли,
К мечам рванулись наши руки
И — лишь оковы обрели.
Но будь покоен, бард! — цепями,
Своей судьбой гордимся мы
И за затворами тюрьмы
В душе смеемся над царями.
Наш скорбный труд не пропадет,
Из искры возгорится пламя,
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя.
Мечи скуем мы из цепей
И пламя вновь зажжем свободы!
Она нагрянет на царей,
И радостно вздохнут народы!
Конец 1828 или начало 1829(?), Чита
